Наша память живет своей отдельной жизнью, которая не всегда
совпадает с реальностью. Кто не ловил себя на мысли, что любая история из
прошлого со временем обрастает невероятным количеством деталей, а ее различные
версии перестают сходиться? И дело тут не только в нашей природной склонности к
хвастовству и кичливости. Отчасти виновницей всего этого безобразия является
наша собственная память. По правде говоря, мы даже не можем быть уверены в том,
что наши воспоминания действительно принадлежат нам.

Звучит удручающе, но это так. Недавно
команда американских ученых опубликовала статью
о внедрении ложных воспоминаний. Они провели въедливый
мегаанализ, собрав в нем практически всю имеющуюся научную информацию о
внесении фальшивых воспоминаний. На выходе получилось грандиозное обобщение
восьми независимых обзорных статей, в каждой из которых рассматривались данные
множества научных работ.

Результат обескураживает. Почти в половине случаев (в 46,1%)
ученым удавалось внедрить ложные воспоминания в память подопытных. Испытуемые в
той или иной степени соглашались с рассказами о событиях из их жизни, которые
на деле никогда не происходили. А зачастую подопытные даже детально описывали
вымышленные ситуации.

Мы привыкли верить, что память — самое постоянное и
сокровенное, чем мы владеем. Предметы, лица, события появляются и исчезают. Но
мы уверены, что все пережитые моменты будут записаны в памяти, как сцены нашего
детства в видеоархиве родителей. Если мы хотим вернуться в прошлое, нам
достаточно лишь вспомнить его. Тут-то мы себя и обманываем. На деле «вспомнить»
может мало чем отличаться от «придумать», а имплантация фальшивых воспоминаний
извне давно уже стала делом техники.

• Иллюзия памяти

Вряд ли кто-то в мире знает о феномене ложных воспоминаний
больше, чем профессор университета Калифорнии Элизабет Лофтус. Более 40 лет
исследований механизмов памяти принесли ей известность ведущего эксперта по
ложным воспоминаниям в мире. Захватывающее и яркое описание ее научного пути
можно
найти здесь.

В одной из своих первых академических работ Лофтус изучала
влияние характера вопроса на воспоминания человека о произошедшем. Так, если
после
просмотра видео с автоаварией у зрителей спрашивали, с какой
скорость двигались врезавшиеся (smashed) друг в друга автомобили, то зрители
давали большую оценку скорости, по сравнению с теми, кто услышал, что
автомобили столкнулись (collided) или ударились (hit). Сама форма того, как мы
обращаемся к памяти, влияла на ее воспроизведение. Примерно в то же время
Лофтус начала выступать в качестве эксперта по достоверности свидетельских
показаний на судебных заседаниях. На сегодняшний день Лофтус поучаствовала в
более чем 250 судебных разбирательствах. В ходе этой непростой работы и
проведения параллельных опытов на добровольцах она убедилась в том, что
показания очевидцев могут быть подвержены влиянию самых разных обстоятельств.
Содержащаяся в памяти
информация легко смешивалась, путалась и вытеснялась вновь
пришедшей.

Получается, что память динамична, и, влияя на наши решения,
она сама легко искажается под действием новых впечатлений и опыта. Даже просто
размышляя о прошедшем, мы изменяем нашу память о нем. Впав в высокопарность,
можно даже заявить, что она похожа вовсе не на камень с высеченным рельефом
(как принято думать), а на мягкую податливую глину, мнущуюся при каждом
касании. При этом, как мы только что узнали, одним из самых мощных средств
внедрения ложной памяти является наше собственное воображение. Грань между
«вспомнить» и «придумать» оказывается исчезающе тонкой.

Большинство воспоминаний о
сексуальном насилии просто могли быть имплантированы в память при чтении книг и
посещении психотерапевтов.

Пожалуй, наиболее захватывающий этап в карьере профессора
Лофтус начался на заре 90-х. В это время ее заинтересовали подозрительно
многочисленные случаи судебных исков о сексуальных домогательствах. Зачастую
обвиняющей стороной были женщины, внезапно вспомнившие о преступлении,
произошедшем в их детстве — многие годы, а то и десятилетия назад. Самое
интересное заключалось в том, что изрядная часть таких воспоминаний происходила
на приеме у психотерапевта. Могло ли влияние психотерапии спровоцировать
появление ложных воспоминаний? Лофтус начала свое расследование.

Оказалось, что психотерапевты в обязательном порядке
спрашивали пациентов о детских травмах, связанных с насилием, а популярные
книги по психологии приводили целые списки потенциальных симптомов, характерных
для жертв растлителей. Если возможная жертва и не помнила самого факта
случившегося, ей предлагалось представить, как и при каких обстоятельствах ее
могли домогаться. Тут и могла скрываться разгадка. Львиная доля воспоминаний о
сексуальном насилии просто могла быть имплантирована в память при чтении книг,
посещении психотерапевтов или специализированных групп самопомощи. Лофтус
оставалось только подтвердить эту догадку экспериментально: попытаться самой
внедрить ложное воспоминание в сознание человека.

• Архитектор воспоминаний

Уже 5-й день подряд Крис подробно описывает свои детские
воспоминания в дневнике. Ему 14, но его записи подробны и кропотливы. Сейчас он
пишет о том, как в возрасте 5 лет они семьей, как обычно, поехали за покупками
в торговый центр. Крис отошел от родителей в сторону и потерялся. «Ох, вот я и
попал в беду…» — пронеслось в голове. Плача от ужаса, он был уверен, что
никогда больше не увидит свою семью. Мальчик стоял в слезах, пока его не нашел
пожилой мужчина. Добрый незнакомец был лыс, но выглядел «реально круто»: на нем
была синяя фланелевая рубашка, а на носу блестели очки. Старик отвел его к
матери, которая уже готовилась задать взбучку непутевому отпрыску.

Нужно ли говорить, что Крис никогда не терялся в торговом
центре? А крутого старикана в очках на самом деле не существовало. Но подросток
не кривил душой, заполняя вечерами свой дневник. Он искренне верил в то, что
описывал. Просто команде Элизабет Лофтус впервые удалось провести эксперимент
по имплантации воспоминаний.

Перед проведением ставшего уже классическим опыта
исследователи заручились полной поддержкой родственников испытуемых и получили
от них всю необходимую информацию. В ходе самого эксперимента, каждому
участнику предлагалось несколько правдивых историй и одна ложная — о том, как в
возрасте 5 лет он потерялся в торговом центре и был найден пожилым человеком,
который отвел его к родителям. Далее подопытному было необходимо в течение
нескольких дней записывать свои воспоминания об упомянутых эпизодах, стараясь
воспроизвести произошедшее максимально подробно. В конце каждый участник
проходил через собеседование с исследователем. 29% испытуемых ложно вспомнили
никогда не случавшийся с ними эпизод в торговом центре.

Психологи убеждали людей в
том, что в детстве они летали на воздушном шаре, показывая им поддельные
фотографии. 50% подопытных согласились с этим
фактом.

Кажется, профессор Лофтус пришла к
идеальному рецепту внедрения ложного воспоминания. Сначала вы должны получить
доступ к личной информации человека, а также заручиться его доверием или
помощью тех людей, которым он доверяет. Затем внесите само воспоминание и
всячески стимулируйте воображение объекта. Сухой факт сам со временем обрастет
подробностями и с большой вероятностью станет воспоминанием. Присмотревшись,
можно увидеть, что вся эта схема здорово напоминает хитроумный план героя Ди
Каприо
из оскароносного блокбастера.

Детское воспоминание о том, как потерялся в торговом центре,
в целом нейтрально и обыденно. Но как быть с исключительными и эмоционально
неприятными событиями? Оказалось, что они тоже неплохо имплантируются в память,
главное — убедить субъект в том, что произошедшее с ним — вполне обыденное
явление. В одной из следующих работ Лофтус грамотно подобрала тексты
мистического содержания, и целых 18% наивных флорентийских
студентов подтвердили, что видели в детстве одержимого демонами.

Но все же самого стенобитного эффекта удалось достичь,
используя связку из всех описанных техник и поддельных фотографий. Да, ученые
тоже фотошопят! В исследовании 2002 года, проведенном уже без участия
профессора Лофтус, группа психологов из Канады и Новой Зеландии убеждала людей
в том, что в детстве они катались на воздушном шаре, показывая им поддельные
фотографии. 50% подопытных (половина!) так или
иначе согласились с фактом своего полета в корзине.

• По следам Министерства Правды

Размышляя о теме ложных воспоминаний, просто невозможно
пройти мимо вопроса подлинности истории. Не удалось это и уже знакомой нам
Элизабет Лофтус. Если даже память о глубоко личных событиях так легко
фальсифицируется с помощью фотографий, то что говорить об общественных
событиях, воспоминания о которых постоянно перемалываются жерновами массмедиа!
Наверняка ложные свидетельства будут легко искажать память об исторических
событиях. Впрочем, это еще оставалось доказать.

В
своей работе 2007 года Лофтус с коллегами использовала
фотографии двух резонансных политических событий: волнений на пекинской площади
Тяньаньмэнь 1989 года и римских протестов против иракской войны 2003 года. В
первом случае был взят
знаменитый снимок одинокого бунтаря, преграждающего путь танковой
колонне. Засев за компьютеры, ученые добавили к каноничной сцене толпы
демонстрантов, стоящие по обе стороны от техники. На фото же римской мирной
демонстрации в толпу вписали пару-тройку радикального вида молодчиков в
повязках на лице и противогазах.

Судя по
всему, Оруэлл был прав: тот, кто управляет настоящим, действительно
способен властвовать над прошлым.

44% и 45% опрошенных признали, что видели раньше только что
сфабрикованные снимки из Пекина и Рима соответственно. Но ученые не ставили
своей целью изучить легковерность подопытных. Главной частью исследования была
оценка добровольцами количества восставших на Тяньаньмэнь весной 1989-го и
уровня насилия в Риме на митингах 2003-го. В обоих случаях подделки сработали
безотказно: люди, просмотревшие фальсифицированные кадры, говорили о большем
количестве протестующих в Пекине и необычайном накале противостояния в Риме,
относительно тех, кому достались оригинальные фото.

Судя по
всему, Оруэлл был прав: тот, кто управляет настоящим,
действительно способен властвовать над прошлым. Как ни страшно это сознавать, в
наши дни
работа Министерства
Правды — не изощренная фантазия, а всего лишь вопрос техники и
политической воли.

Время непрерывно превращает настоящее в прошлое: галактики
разлетаются из центра вселенной, вода течет, дым тает на ветру, человек
стареет. Время определяет направление всех физических процессов, и современному
человечеству не известны принципы, позволяющие обратить его ход вспять.
Кажется, что лишь одна вещь в мире может хотя бы отчасти противостоять времени.
Это наша память. Но, как мы видим, и ее точность не абсолютна и по каким-то
причинам зависит от чудовищного количества условий, а главное — от нашего
собственного воображения.

Источник: http://psypress.ru/articles/

“Сегодня дочка
узнала, что ее школьного приятеля сильно избили одноклассники. Перелом
носа подозревали, но обошлось. Его давно травят, и ее заодно. А
может, его заодно, там не разберешь. Очень необычный мальчик, одаренный и
“не такой, как все”. Читать далее «О школьной травле» →

Академик, заведующий нейрохирургическим отделом РНПЦ неврологии и нейрохирургии, нейрохирург Арнольд Федорович Смеянович за 47 лет практики провел операции на мозге почти у 9000 пациентов. Читать далее «У сознания нет места в теле, а связь мозга и мысли — тайна дремучая» →

Коротко о монстрах, которые живут внутри нас: член
Британского психоаналитического общества Патрик Кейсмент о том, как рождается
детская ненависть, какие потребности стоят за этим чувством и каким образом
неумение «контейнировать» детские деструктивные эмоции может привести к
формированию тирана.

Все мы в разные моменты своей жизни испытываем гнев,
ненависть и ярость. Но впервые мы открываем свою деструктивность ещё в детстве,
когда внезапно на нас обрушивается вспышка бешенства и мы начинаем
ненавидеть того, кто мешает нам получить желаемое. Во многом эта ситуация
оказывается решающей, потому что от её исхода и реакции матери зависит многое:
сможем ли мы справиться с чудовищем, которое внезапно открыли в себе, поможет
ли нам взрослый в этом нелёгком деле или пойдёт на уступки, тем самым дав
нам понять, что он бессилен против того внутреннего монстра, что вырвался
наружу, и нам необходимо остаться с ним один на один, в конце концов, к чему
приведет наша бессмысленная победа?

Как отмечают исследователи, в этой ситуации предельно важна
способность матери или другого значимого взрослого «контейнировать» чувства
ребёнка, то есть «переваривать» их, пропускать через себя и возвращать ему
в приемлемом для него виде, тем самым помогая ему справиться с
неконтролируемыми страстями. Неумение контейнировать может привести к самым
печальным последствиям — от банального воровства со стороны ребенка до
формирования бесконтрольного тирана, который без поддержки взрослых не сумел
победить чудовище в себе и выпустил его наружу. Что чувствует ребенок,
открывший в себе ненависть, как можно ему помочь и к чему может привести
бессмысленное потакательство и неумение устанавливать пределы допустимого,
рассказывает известный психоаналитик и супервизор Патрик Кейсмент в своей
лекции «Ненависть и контейнирование».

Смысл контейнирования в том, когда другой принимает ваши
чувства, не отвечая вам на них напрямую из своих эмоций, а так как сам он
обладает (как предполагается) способсностью контейнировать свои, то может
помочь вам разобраться и в ваших. В детском возрасте нам необходимо обнаружить,
что есть значимые другие, особенно родители, которые способны справиться с тем,
с чем мы в себе пока еще справиться не можем. К числу таких вещей относятся наш
гнев, наша деструктивность и наша ненависть. Если наши родители не в состоянии
обеспечить такое контейнирование, мы, вероятно, будем стараться найти его у
других. Но если мы не найдем нужного нам контейнирования и у других, скорее
всего, мы вырастем с убеждением, что в нас есть нечто такое, чего чересчур
много для кого угодно.

• Ненависть и контейнирование
  

  

  
  

Обычно ненавистью называют некую интенсивную неприязнь.
Ненависть может быть по большей части рациональной, например, когда мы
ненавидим незнакомца, вторгшегося в семейный дом и его развалившего. Она может
быть полностью иррациональной, когда ребенок ненавидит шпинат за его цвет. Она
может быть довольно сложной, когда нас подводит кто-то, кому мы доверяли —
тогда мы можем ненавидеть также себя за то, что позволили себя одурачить тому,
кто не заслуживал доверия.

Мы все способны ненавидеть. И длительность этой ненависти
может разниться от коротких вспышек до продолжительных периодов, которые могут
тянуться всю жизнь, и даже в течении жизни нескольких поколений. Мгновенную
вспышку ненависти испытывает, например, ребенок, которому не удалось добиться
своего. Длительную ненависть человек может испытывать к сопернику, который
воспринимается как угроза для значимых отношений. И существует та постоянная и
обычно иррациональная ненависть, которую некоторые люди испытывают к
определенным группам людей, или к определенной нации или расе. Мы можем
ненавидеть некоторых людей за то, что они слишком похожи на нас, поскольку они
отвлекают от нас внимание, когда мы хотим, чтобы нас считали уникальными. Точно
так же мы можем ненавидеть других людей за то, что они непохожи на нас, а их
манеры или обычаи кажутся нам странными — противоречат нашему пониманию того,
как следует жить или вести себя. И в частности мы можем ненавидеть некоторых
людей, потому что усматриваем в них то, что не хотим усматривать в себе
самих.

• Контейнирование

В детском возрасте нам необходимо обнаружить, что есть
значимые другие, особенно родители, которые способны справиться с тем, с чем мы
в себе пока еще справиться не можем. К числу таких вещей относятся наш гнев,
наша деструктивность и наша ненависть. Если наши родители не в состоянии
обеспечить такое контейнирование, мы, вероятно, будем стараться найти его у
других. Но если мы не найдем нужного нам контейнирования и у других, скорее
всего, мы вырастем с убеждением, что в нас есть нечто такое, чего чересчур
много для кого угодно.

Если ребенку не удалось найти у других адекватного и
надежного контейнирования, его развитие может пойти по одному из следующих двух
путей. Один состоит в том, что ребенок начинает выходить из-под контроля, и
становится все труднее с ним справляться. Это бессознательный поиск прочного
контейнирования, которое еще не было найдено, контейнирования, которого было бы
наконец достаточно и которое смогло бы справиться с тем в ребенке, с чем пока
никто, по-видимому, справиться не смог. Его, это контейнирование, все еще ищут
у других. Винникотт считает, что такой ребенок все еще бессознательно надеется,
что найдет то, что ему нужно. Другие последствия наблюдаются, когда ребенок
начинает развивать ложную Самость, поскольку у него возникло чувство, что он
один должен нести ответственность за контейнирование того, с чем остальные,
по-видимому, справиться не в состоянии. «Ложная Самость» в данном случае —
маска для окружающих, которую иногда развивает неуверенный в себе ребенок и под
которой он становится способным скрывать свои самые истинные мысли и чувства.
При естественном ходе вещей его поведение бы ухудшилось, но он становится
покладистым, стремится угодить, так что оказывается неестественно хорошим. Дети
такого типа, по-видимому, потеряли надежду найти у других то, в чем они
испытывают самую глубокую потребность. Такой ребенок может начать бояться, что
родители не выживут, если не защищать их постоянно от того в нем самом, что, по
его ощущениям, будет для них чересчур. Тогда ребенок в своей душе «заботится» о
родителях, которые только внешне будто-то бы заботятся о нем.

• Ненависть и её связь с
  контейнированием

Мы все способны ненавидеть. Дети тоже способны ненавидеть, и
зачастую их ненависть гораздо более безусловна и конкретна, чем у большинства
взрослых. Дети склонны к колебаниям между абсолютной любовью и абсолютной
ненавистью. Мы, взрослые, можем спокойно называть это «амбивалентностью». Но
ребенок никак не может спокойно к этому относится. Часто маленький ребенок
чувствует необходимость удерживать эти состояния души обособленно друг от
друга, поскольку просто не может справится с конфликтом столь противоположных
чувств в отношении одного и того же человека. Многое зависит от того, как
понимается и как воспринимается ненависть ребенка. Для матери один из самых
трудных моментов — обнаружить, что ребенок ее ненавидит, относится к ней так,
будто она — плохая мать, тогда как на самом деле она изо всех сил старается
быть хорошей матерью. Например, когда ребенок настаивает на своем, ему
необходимо найти родителя, знающего, когда сказать «нет». Но ребенок, который
не получил требуемого, часто впадает в «бешенство», пытаясь сломить твердое
сопротивление родителя. Родитель может не выдержать криков и воплей и уступить,
и ребенок получит то, на чем настаивает.

Обычная проблема с такими вспышками
«бешенства» включается в том, что зачастую ребенок специально пытается вызвать
ими смятение у родителя, чтобы увеличить шансы на получение желаемого. В такие
моменты от матери может потребоваться вся ее уверенность, чтобы сохранить
любовь к ребенку, особенно когда у нее вызывает чувство, что отрицательный
ответ означает отсутствие любви. Стоит отметить, что искушение матери уступить
вспышкам раздражения ребенка зачастую обусловлено ее желанием показать и
ощутить свою любовь, поскольку глубоко внутри ею может двигать бессознательное
желание заглушить ощущение ненависти — в себе или в ребенке.

Когда родители или воспитатели слишком легко уступают
бешенству ребенка, для него это «бессмысленная победа». Такие дети в результате
могут вновь и вновь прибегать к настоянию на своем чтобы получить
«доказательство» любви. Но это доказательство ничего не значит, поскольку не
может заменить ощущение действительно глубокой любви, любви родителя,
способного вынести направленную на него ненависть. Зачастую на отыскание именно
этой твердости и контейнирования, в способности родителя установить пределы
допустимого, и направлены бессознательно приступы раздражения ребенка и другие
формы плохого поведения.

К сожалению, не находя необходимого контейнирования, ребенок
может развить растущее чувство того, что в его поведении, по-видимому, есть
нечто, с чем родитель не в состоянии справиться. Вместо того, чтобы принять и
помочь контейнировать то, что может начать ощущаться как неконтролируемое
«чудовище» в ребенке, родитель иногда как будто пытается «откупиться», уступая
требованиям ребенка. Такой ребенок в результате оказывается лишенным чувства
более глубокой родительской любви, а также того чувства безопасности, которое
обеспечивается прочным, но заботливым контейнированием. Тогда ребенок может
ощутить, что внутри него как будто действительно есть что-то плохое, как в его
гневе или ненависти, чего оказывается чересчур даже для родителя, который не
способен с этим справиться.

• Теория

Винникотт отмечал, что ребенок, лишенный чего-то важного для
ощущения безопасности и роста, и лишенный этого слишком надолго, может
стремиться к получению недостающего компонента символически, путем воровства —
если еще надеется на его обретение.

Самое важное в этих различных формах чреватого
правонарушениями поведения — чтобы нашелся кто-то, кто мог бы распознать в них
бессознательный поиск; кто бы мог соответствовать тому, что Винникотт называет
«моментом надежды». Он подразумевает тем самым, что ребенку требуется найти
кого-то, кто бы мог распознать бессознательный поиск, выражающийся в его плохом
поведении, бессознательную надежду на то, что это поведение будет понято и
найдется кто-то, способный соответствовать выражающейся в нем потребности.

Если момент надежды находит отклик, будет уделено внимание
потребности, выражаемой в плохом, и даже злобном поведении, и оно постепенно
может стать ненужным. Происходит это потому, что ребенок начинает находить то
контейнирование, которого не хватало и которое он бессознательно искал.

Однако если момент надежды не находит отклика, можно
ожидать, что плохое (предделинквентное) поведение усилится и будет вызывать все
больше проблем. Бессознательный поиск выйдет за рамки семьи и охватит других
людей. Однако может случиться так, что ребенок в предделинквентном состоянии
начнет наказывать мир вне дома и семьи за глухоту к его потребности.

Винникотт напоминает нам, что растущий ребенок, и особенно
подросток, нуждается в поиске конфронтации с родителями или другими взрослыми:
«Конфронтация является частью контейнирования без оттенков кары и возмездия, но
обладающего собственной силой». Он также предупреждает нас, что если родители
пасуют перед этими нуждами растущего ребенка, он или она может обрести ложную
зрелость. Подросток на этом пути скорее всего станет не зрелым взрослым, а
тираном, ожидающим, что все будут ему уступать.

Винникотт описывает, как ребенок, фантазируя, может
«разрушать» объект в своей психике. Его потребностью в этом случае является
способность внешнего объекта (то есть реальных родителей или реального
аналитика) пережить такое разрушение без разрушения или отмщения. Тогда
обнаружится, что внешний объект (то есть родитель или аналитик) обладает
собственной силой, а не только той, которая, путем фантазирования, была ему
«дана» ребенком или пациентом, защищающим его от всего того, что для него
чересчур, и что он, предположительно, не мог бы вынести.

Бион говорит об ощущении ребенком того, что он умирает.
Ребенку настоятельно необходимо сообщить этот страх матери, и под влиянием
такого дистресса у матери может возникнуть чувство чего-то неуправляемого.
Однако если мать способна вынести этот удар и понять, что ей сообщается и
почему, возникнет возможность того, что ребенок получит свое состояние испуга
назад, но оно уже будет управляемым благодаря способности матери справится с
ним в себе самой. Бион описывая неудачу контейнирования говорит: «Если проекция
не принимается матерью, ребенок чувствует, что его ощущение того, что он
умирает, лишается своего смысла. Тогда ребенок реинтроецирует, но не страх
умирания, ставший переносимым, а безымянный ужас».

• Клинический пример

У девочки Джой было два брата, старший и младший, и не было
сестер. К моменту первой встречи ей исполнилось 7 лет. Я узнал от направившего
ее аналитика, что ее матери было очень трудно смириться с тем, что у нее
родилась дочь, она открыто обожала своих сыновей, но по отношению к Джой вела
себя холодно и отчужденно. Я также услышал, что мать не могла выдержать, когда
Джой заставляла ее чувствовать ненависть к себе, выказывая свою ненависть по
отношению к ней. Поэтому она, вместо того, чтобы устанавливать пределы
допустимого и выдерживать приступы ярости, следующие за ее попыткой сказать
дочери «нет», попустительствовала Джой. В результате Джой позволялось делать
все, что она хотела, и получать все, что она хотела. Поэтому Джой стала
по-настоящему «испорченным ребенком».

Неудивительно, что в ходе моей работы с ней Джой подвергла
меня весьма суровым испытаниям и стала со мной очень требовательной. Когда же я
говорил «Нет», она сердилась. Она сердилась иногда настолько сильно, что
начинала пинать меня или пыталась укусить меня или оцарапать.

К счастью, её мать разрешила мне вести себя с Джой строго,
поэтому она была готова услышать вопли Джой, иногда доносившиеся из моего
кабинета. Затем было несколько случаев, когда я вынужден был держать
беснующуюся Джой, пока она не успокаивалась.

Я обнаружил, что могу держать Джой таким образом, что она не
может пнуть, оцарапать или укусить меня. В такие моменты она начинала кричать:
«Отпусти, отпусти!». Каждый раз я спокойно отвечал на это: «Не думаю, что ты
уже готова сдерживаться сама, поэтому я собираюсь держать тебя, пока ты не
будешь готова сдерживаться самостоятельно».

В этих случаях, а их было несколько в ходе первых месяцев
моих занятий с ней, Джой всякий раз кричала «Отпусти, отпусти», но от раза к
разу все менее решительно. Тогда я стал говорить ей: «Думаю, ты уже, наверное,
готова сдерживаться сама, но если нет, я снова буду тебя держать».

После этого Джой успокаивалась, и всякий раз, когда это
случалось, она затем шла на сотрудничество и начинала заниматься каким-нибудь
творчеством. Это повторилось несколько раз, и Джой продемонстрировала, что
начала обретать со мной безопасность нового типа. Что бы не казалось ей в себе
неподвластным контролю «чудовищем», с которым не могла справиться ее мать, она
чувствовала, что я могу справиться с этим. Таким образом она оказалась
способной перенимать что-то от моего сдерживания, что помогало ей сдерживать
себя. Ее взгляд на себя стал меняться, и вместе с этим изменилось ее
поведение.

 

Литература

Кейсмент П. Ненависть и контейнирование/Журнал практической психологии и
психоанализа. — 2004, №2.

Источник: http://psypress.ru/articles/

Юлия Рязанова, учитель русского
языка и литературного чтения, методист уникальной i-школы, где могут учиться и
счастливо расти неизлечимо больные дети, — о мифах, которые нужно преодолеть
родителю ребенка с инвалидностью прежде, чем записать малыша в их необычную
школу.

Наша i-школа единственная в своём роде. Она начала работать
в 2004 году как школа. До этого была в системе дополнительного образования и
существовала только в дистанционном варианте. Наша школа существовала только
лишь в сети, у неё даже здания своего не было. То есть были дети-инвалиды,
которые сидели по домам и непонятным образом «обучались», в лучшем случае
восемь часов в неделю. Задача у нас была в том, чтобы детей-инвалидов вытащить
за пределы четырёх стен, чтобы дать им возможность социализации. А раз ребёнок
не может прийти куда-то ногами, значит, мы придём к нему через сеть. Со
временем ребятишек стало довольно много – а на тот момент, в 2003 году, мы
работали только по электронной почте, больше не было ничего вообще, потому что
у нас не было своих денег, а с инвалидов мы их брать не хотели и не могли. Это
был почти волонтёрский проект – не было нормативных документов, не было
прецедента, на который можно было бы равняться. Департамент образования Москвы,
конечно, выдавал деньги – но только на зарплаты педагогам, технику и
интернет.

В сентябре 2004 года школа получила здание, дети стали сюда
приезжать. Практика устоялась, появились учебные курсы, учителя и дети стали
приходить по расписанию. Мы выполняли госзаказ – нашей задачей было давать
детям образование качественное  и соответствующее состоянию ребёнка. А как
это сделать, когда ребёнок по большей части находится в больнице или просто не
может доехать до школы? Сейчас практика такова: есть дети, которые по разным
причинам занимаются в основном дистанционно, а есть дети, которые приезжают в
основном очно (к последней категории относятся дети с нарушением по части
психиатрии, дистанционное воздействие там бессильно). В нашем подразделении
дети учатся смешанным образом: три дня очно и два дистанционно. Иногда учителя
подключают дистанционных детей на уроки с очными детьми – делают трансляции.
Это же справедливо и для музыкальных школьных концертов – дети могут сыграть на
концерте через трансляцию. Пока не очень получается сделать дистанционный
театр, но театр — это в принципе очень специфическая вещь, так что мы не
расстраиваемся.

Жизнь ребёнка не должна быть
прозябанием

Наш педагогический коллектив — это учителя-подвижники. К нам
ведь не приходят просто так. Наши педагоги или сами имеют сложных детей, или в
какой-то ещё форме сталкивались с трудностями. У меня у самой дочка здесь
учится. Наши учителя понимают, что человеческая жизнь — это насыщенная жизнь.
Что жизнь ребёнка не должна быть прозябанием. Это сложная работа, но те, кто к
нам приходит, остаются у нас надолго. Конечно, личные устремления – это ещё не
всё. Наши учителя проходят курсы повышения квалификации, связанные с
дефектологией. Почти все имеют специальность олигофренопедагога. Кроме того, мы
довольно часто выходим за пределы школы, ездим по выставкам, семинарам, у нас
есть психологическая служба. Ну и мы просто много учимся на месте. Например, у
нас потрясающий учитель рисования, который придумал свою собственную методику.
У него есть концепция, которая говорит о том, что любая линия – след тела на
бумаге. И он придумал, как свою философию и методику воспроизвести для
дистанционного обучения.

Надо сказать, что, когда к нам приходят специалисты –
логопеды, дефектологи, психологи – мы замечаем, что учителя, которые не
подозревают о некоторых ограничениях детей, о которых знает логопед и
дефектолог, зачастую учат даже лучше. Потому что этим знанием, возможно, не
стоит так уж обременяться, оно часто мешает давать ребёнку полный спектр знаний
и ограничивает работу педагога. Это мы видели уже много раз. Иногда полезно не
догадываться о том, что ребёнок чего-то не может.

Мы считаем, что у нас довольно широкая инклюзивная среда,
ведь у нас не видовая школа. Однако полностью здоровые ребята у нас не учатся.
Понимаете, в чём дело – это вопрос пропорций. Когда больной ребёнок включается
в коллектив детей, где преимущественно здоровые дети, здоровых в коллективе
должно быть больше, только тогда возникает полезная среда с сопровождением и
поддержкой. А у нас ситуация другая – наши дети преимущественно больные.
Поэтому помещать к нам одного-двух здоровых детей было бы неправильно. Наша
инклюзия заключается в том, что в нашей школе в одном коллективе находятся дети
с разными нарушениями. Ведь инклюзия – это когда каждый, независимо от
особенностей, включается в полноценный процесс обучения. Наши педагоги способны
работать с разными видами нарушений. Ведь надо понимать – тот, кто работает с
ребятами, у которых нарушения одного вида, довольно быстро выгорает. Мы, как ни
крути, всё равно работаем со сложностями, но и переключаться с одной сложности
на другую очень полезно. Интеллектуальное напряжение, которое совершают
педагоги, позволяет им постоянно быть в тонусе.

Преодолеть мифы и учиться 

Чтобы к нам попасть, ребёнку нужно просто иметь справку об
инвалидности и записаться на консилиум в нашей школе, который даст рекомендацию
о том, насколько ребёнку подходит именно наша форма обучения. На консилиуме у
нас сидит расширенный состав, и мы сразу прикидываем, в какой группе ребёнку
будет удобнее, чтобы он потерял меньше времени на адаптацию. Поэтому консилиум
очень важен.

Чтобы записать к нам ребенка, родитель должен преодолеть
некоторые мифы.

1. Считается, что после школы ребёнок должен пойти в вуз, и,
желательно, в самый лучший. Все родители очень сильно этого хотят. А я считаю,
что есть много людей, которые не имеют высшего образования, но живут спокойнее,
лучше и богаче. Я не хочу сказать, что высшее образование нужно не всем. Я хочу
сказать, что дорог в жизни гораздо больше и они куда разнообразнее, чем мы
представляем.

2. Отношение к ребенку не должно определяться через
выставляемые оценки. Такая установка часто бывает и у родителей здоровых детей.
Важно понимать, что продукт, который человек выдаёт в данный конкретный момент,
не стоит с ним отождествлять. Человек гораздо шире, чем та оценка, которую он
вдруг принёс. Мужчина поднимет сто килограмм, а я не подниму и пяти, даже если
мы оба будем долго тренироваться. Значит ли это, что он хороший ученик, а я
нет? Конечно, не значит.

3. И ещё один миф, который сильно мешает людям, – миф о том,
что, если ты пришёл в школу, то обязательно будешь со всеми дружить. Школьная и
дворовая дружба – не самая обязательная и безусловная. Наши родители
удивляются, почему одни дети не хотят дружить с другими. Но дети не обязаны
подходить друг к другу по характеру, ценностям, темпераменту! Всё интереснее и
сложнее.

4. Иногда наши родители говорят: «Я сам решу, осваивает мой
ребёнок программу или нет». Или, бывает, приходят родители больного ребёнка и
требуют тридцать шесть часов обучения в неделю. А ребёнок этого не выдерживает!
Не справляется, ему тяжело. А родитель говорит «А я лучше знаю, имею право». И
тут учителя начинают напрягаться. Простого решения здесь нет, это сфера такая.
Учителям, безусловно, нужна крепкая мотивация. Радует, что ситуация с
заработной платой в последнее время улучшилось, это привлекает к нам людей.
Если вы пройдёте по нашей школе – увидите много молодых мужчин-педагогов, это
ведь не просто так. Это говорит о благополучии школы.

 

Источник: http://psypress.ru/articles/